Ошибки родителей

Назойливость

По существу, мы беспрестанно, хотя и ненамеренно бываем назойливы. Желательно избегать этого и помалкивать, коль скоро есть хоть тень сомнения, что мы можем допустить бестактность. В этом довольно трудно преуспеть, поскольку неправильно понятое чувство долга и ответственности побуждает нас вмешиваться в дела детей, настаивать, шантажировать, ходить вокруг да около, пока они с нами не поделятся. И вот тайна нарушена, прелесть ее пропала, обе стороны огорчены и разочарованы. Или мы замечаем, что посягнули на тайну ребенка зря, и завершаем тягостный диалог, стесняясь, что употребили слишком сильные выражения и укоры, непропорциональные случаю. У меня произошло подобное с Карлоттой, когда ей было девять лет. Перед сном отец напомнил ей, что надо почистить зубы. Она пошла в своей пижамке, подпрыгивая, к ванной и внезапно остановилась:

Послушай, мам... -Что?

Нет, ничего... Я хотела спросить у тебя одну вещь, но передумала, я все равно уже уверена.

В чем?

Ни в чем, я подумала одну плохую вещь и теперь постараюсь забыть ее.

Плохую? начала я беспокоиться. Ты задумалась о чем-нибудь? Тебе что-то сказали?

Я понимала, что ступаю на опасный путь, но была слишком взволнованна, чтобы отступать.

Нет, мама, у меня была одна ужасная мысль, лучше об этом не думать, и пошла в ванную. Когда она возвращалась, я снова начала исподволь:

Послушай, я не хочу быть назойливой, но если тебя мучает дурная мысль, может, я могу помочь? Тебе рассказали или ты увидела что-нибудь неприятное, чего стыдишься?

Да, я стыжусь. Но никто мне ничего не говорил, я сама себе представила. А потом подумала, что ошибаюсь и что моя мысль слишком ужасна, мне стало стыдно, что я так подумала. Лучшее, что ты можешь сделать для меня, помочь забыть об этом, заключила она спокойно. Карлотта даже не представляла себе драматичности некоторых выражений, почерпнутых из книг, и считала, что их можно запросто употреблять в разговорной речи. Ее спокойные глаза и спокойный голос в сочетании с такими словами потрясли меня, я не сомневалась: дочь обуревают мысли и эмоции, серьезности которых она и не понимает. Я немилосердно настаивала, убеждала, что исповедь принесет заметное облегчение. Она просияла:

Так ты говоришь, если я тебе признаюсь, мне станет легче?

Конечно!

Тогда слушай! Я подумала: папа всегда посылает меня чистить зубы, а сам-то он их чистит? Потом я вспомнила, что видела, как он их чистит.

И пошла спать, как всегда растрепанная и веселая, а я медленно приходила в себя, не зная, то ли смеяться, то ли искать оправданий отсутствию у меня самообладания. Как я могла забыть, что серьезные проблемы Карлотта всегда обсуждает со мной?

Излишняя деликатность

Случается, что мы кривим душой и выдаем за деликатность ее суррогат стремление отделаться от того, что нам в тягость. Нам не хочется сопровождать детей в кино? И оправдание готово: они же самостоятельные, достаточно взрослые, чтобы сходить туда самим. У нас нет желания разговаривать с учительницей? Мы уверены, что ребенок сам не хочет этого разговора? Вот мы и воздерживаемся от проявления бестактности.

А на самом деле ребенку хотелось бы пойти в кино с нами, ему нравится наше общество значительно больше, чем мы можем себе представить, ему доставляет удовольствие наш интерес к школьным делам и наши дружеские отношения с симпатичной учительницей. Мы порой не замечаем, что дети хотят нашего общества, но они тоже деликатны и понимают, что нельзя настаивать. Это качество мы, как правило, не принимаем во внимание, поскольку знаем, с каким упорством дети обычно добиваются своего, вынуждая нас уступать. И тем не менее деликатность проявляется у них в самых неожиданных обстоятельствах. Я столкнулась с этим во время рождественских праздников, и опыт был весьма поучительным.

Накануне каникул Карлотта мне сказала:

- Если хочешь посмотреть, как красиво мы украсили класс, то приходи сегодня, учительница предупредила, что можно прийти в полчетвертого.

- Не знаю, смогу ли я в это время, но постараюсь.

По правде говоря, идти мне не хотелось -шел снег.

- Ладно, если сможешь, приходи, а не сможешь не надо.

К трем часам снегопад прекратился, и я все-таки пошла.

В классе были все сорок пять учениц, одинаково одетые, в белых передниках с голубыми бантами. Мне не сразу удалось выделить из них Карлотту, наконец я заметила ее на второй парте и увидела совсем другой, словно со стороны, не единственной очаровательной девочкой, какой мы считаем ее дома, а одной из многих таких же миловидных одноклассниц. По сигналу учительницы девочки сели и начали петь рождественские и другие довольно сложные песенки. Дочь никогда мне об этом не рассказывала. Класс был украшен блестящими игрушками, среди которых я узнала наши. Карлотта просила разрешения взять их, ничего не объяснив. Присутствовали многие матери. Значит, это был сюрприз, догадалась я, наблюдая, как Карлотта переводит сияющий взгляд с меня на учительницу. Только сейчас я поняла, сколь глубока связь учительницы с ученицами, сколь привязана моя дочь к школе, и именно в этом теперь проявляется ее личная жизнь, индивидуальность, которую я в основном не принимала всерьез. Как хорошо ты, мама, сделала, что пришла,- порадовалась Карлотта, когда мы возвращались домой и она вприпрыжку бежала рядом со мной по улице.

Я не знала, что у вас такой замечательный праздник и что тебе он так нравится. Почему ты мне ничего не говорила?

Зачем же, я бы испортила сюрприз. Я и так знала, что если ты сможешь, то непременно придешь.

Этот разговор научил меня двум истинам: первое наши дети хотят нашего присутствия чаще, чем мы предполагаем, и, доверяя нам, считают, что мы сможем угадать их желания. Они уверены, что достаточно нас позвать, и мы придем, если будет малейшая возможность, поскольку всегда хотим быть с ними. И второе дети убеждены, что у нас действительно очень важные дела и мы не можем посвящать им больше времени и внимания, чем это делаем. Они верят, точнее, мы их заставили верить, что непрочитанная газета или ненатертый пол непреодолимые препятствия для нашего общения.

Наше присутствие

Может быть, предыдущее утверждение вступает в противоречие со всем, что я до сих пор говорила. Но мы знаем ничто нельзя возводить в абсолют, что нет правил без исключения, что отношения родителей с детьми в каждой семье складываются по-разному, что идентичные на первый взгляд проблемы разрешаются различными способами. Посему, хотя и нужно стараться не быть бестактным, не следует, однако, слишком опасаться помешать детям: они, по крайней мере до определенного возраста, жаждут нашего присутствия и счастливы, когда мы рядом с ними. Какой смысл лишать как их, так и себя этого счастья! Нужно удовлетворять по возможности их желания, пока это им нужно, ибо порог отрочества близок и они захотят переступить его самостоятельно в поисках нового жизненного опыта, новых лиц. Сложно уловить момент, когда необходимо спрашивать "разрешения" на наше присутствие. Но мы сумеем и угадать его, и смириться с ним, если не будем эгоистичны, хотя нам и кажется невозможным отказаться от восхитительной близости с ребенком, который рассказывает нам о событиях в школе, или горестно делится подробностями ссоры со своим другом, или настаивает, чтобы мы купались вместе, словно наше присутствие придает завершенность его счастливому общению с морем. До сих пор вопрос "Когда наши дети хотят нашего присутствия, а когда его отвергают?" остается открытым. Думаю, ответ таков: нашего присутствия они никогда не отвергают, всегда принимают его с радостью. Главное, чтобы оно не воспринималось как тягостное ограничение их свободы. Поэтому нужно постоянно быть настороже, изучать и познавать своего ребенка, да и самих себя, чтобы в каждом частном случае понять, нужно ли проявление нашей дружбы или достаточно молчаливого присутствия.